Майкл Харрис - Со всеми и ни с кем: книга о нас – последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета
Существует ли, однако, более возвышенная причина для припоминаний? Когда я задумываюсь о состоянии запыленных механизмов моего мозга, я понимаю, что волшебные нейроны у меня, по-видимому, сломаны. В отличие от Вегенера с его приложением они нисколько не укрепляют «мою уверенность в себе». Я как увалень на пляже, которому хулиган-телефон безнаказанно швыряет в глаза песок. Интересно, существует ли в человеческом мозге хоть какое-то свойство, которое не смог бы играючи превзойти самый простой компьютер?
Насколько эффективнее кажется нам чудо компьютерного припоминания. Какое это облегчение – опереться на неизменно надежную память электронных машин.
Альберт Эйнштейн говорил: не надо запоминать ничего, что можно подсмотреть в справочнике. Это практичный и, наверное, добрый совет. Когда я сохраняю свою память на компьютерном диске, я освобождаюсь от монотонной умственной работы. Но что бы сказал Эйнштейн, узнав, какое количество материала можем мы теперь подсмотреть в справочниках? Стоит ли запоминать стихи, имена или исторические факты? Какая польза от неопределенных результатов этих усилий? Если вы лет через пятьдесят сможете на память продекламировать сказание о Гильгамеше[83], то кем вас сочтут – волшебником или динозавром?
* * *Чем больше мы узнаем о человеческой памяти, тем лучше понимаем, что она не похожа на компьютерную. Как показывает печальный опыт Генри Молисона, наша память – это не система механического припоминания, а довольно странная и самоорганизующаяся система сетей[84]. Давайте попробуем проследить путь запоминания английского словечка inglenook.
Inglenook
Inglenook – это уютное местечко у камина, навевающее приятные ассоциации. Кроме того, это очень симпатичное слово, одно из самых красивых в английском языке, и поэтому я выбрал его в качестве модели, чтобы проследить, как именно оно откладывается в нашей голове. Что при этом делает наш мозг?
Допустим, мы смотрим на это слово, а не слушаем, как его произносят. Написанное слово соскакивает с листа бумаги или с экрана планшета и, пройдя по зрительному нерву, куда оно попадает с сетчатки глаза, проводится в первичную зрительную кору в затылочной доле головного мозга. После этого начнут разряжаться отдельные нейроны, создавая некое подобие пуантилистического[85] отображения полиграфического образа слова inglenook. Множество нейронов, разряжаясь одновременно, создадут сложный смешанный образ того же слова. Эта сенсорная информация (составной образ) – через последовательность различных участков коры – пройдет в переднюю часть мозга, а оттуда в гиппокамп, где происходит объединение и синтез образа и различных других сенсорных входов, формирующих вместе образ этого слова: inglenook. Первоначальная совокупность разрядов, связанных с представлением о слове inglenook, вызывает мгновенно вспыхнувшее понимание в сознании. Но эта идея, это представление задержится в сознании не более чем на секунду – сиюминутная вспышка мысли, действие рабочей памяти, осуществляющей активное мышление. Однако эта краткая вспышка, вероятно, оставляет за собой какой-то химический след, обозначаемый словосочетанием «долговременная потенциация». Только что разрядившиеся нейроны остаются готовыми к новым циклам возбуждения в течение нескольких следующих минут. Таким образом, если автор решает разрядить ваши нейроны inglenook шесть раз подряд (как это сейчас делаю я), то нейроны, ответственные за образование цепи разрядов, формируют новые устойчивые синапсы, создающие эту цепь. Вы запомните слово на период, превышающий время, нужное вам для прочтения этой страницы. (Для формирования долговременной памяти не требуется повторение слова извне. Если событие важно для вас, вы мысленно воспроизведете его несколько раз, а этого достаточно, чтобы оно накрепко запечатлелось в мозгу.)
Если гиппокамп вместе с другими отделами лобной коры решит, что слово inglenook достойно запоминания (а я надеюсь на это), то и слово, и его значение попадут в долговременную память. Но разные элементы слова inglenook (звучание, графическое изображение, ассоциации с другими образами и понятиями) будут храниться в различных участках мозга, его системах, а не в одной-единственной папке.
Возможно, на следующей неделе, когда вы будете кипятить чайник, вам вдруг вспомнится слово inglenook. Оно всплывет в памяти само (вы вдруг подумаете, что неплохо было бы выпить чаю, сидя у камина). При этом звучание слова возникнет в одной части мозга, вид – в другой, воспоминание об этой книге проникнет в сознание из третьей области мозга и т. д. Эти различные штрихи информации составят единый образ (каким способом, мы пока не знаем), создав законченную идею inglenook. Смысл его несколько изменится – какие-то свойства будут добавлены, какие-то – опущены[86]. Наши воспоминания, как написал недавно психолог Чарльз Фернихоу в журнале Time, «создаются в настоящем, а не вызываются из записей прошлого». Или, как сформулировал эту мысль один из ведущих мировых специалистов по вопросам памяти Эрик Кандел, «каждый раз, когда вы вспоминаете какой-то материал, он немедленно становится объектом разрушения. Очень часто он используется для включения в него новой информации». Та же мысль возникла у меня, когда я беседовал с Нельсоном Коуэном, профессором психологии Университета штата Миссури, специалистом по вопросам памяти, который процитировал мне Хорхе Луиса Борхеса:
Память изменяет реальные вещи. Каждый раз, когда мы что-то вспоминаем, мы вспоминаем не событие, а первое воспоминание о нем. Затем мы точно так же переживаем следующее воспоминание и так далее.
«Борхес очень верно уловил суть, – сказал мне Коуэн. – Этот процесс ученые называют “реконсолидация”. Его суть заключается в том, что каждое обращение к воспоминанию заставляет нас думать о нем по-иному. Мы редактируем воспоминание в свете того, что знаем теперь. Однако сами остаемся в полном неведении об этих изменениях».
Память – это живое, формирующее образы переживание, а не запыленная папка, из которой мы время от времени извлекаем одни и те же данные. Статичная память – это удел компьютеров и телефонных справочников, она, говорит Коуэн, «не имеет ничего общего с человеческой памятью». Сравнение, кажется, воодушевило его, и это меня поразило. Ведь многие ученые, с которыми приходилось общаться, с удовольствием говорили, что компьютеры – это их загруженная во внешние хранилища память, не упоминая при этом, насколько эти два вида памяти отличаются друг от друга. Наверное, мы ассоциируем свою память с компьютерной, потому что компьютерный гений для нас очевиден, а гений собственного мозга – пока не очень ясен. Я пожаловался Коуэну, что наше описание человеческой памяти – все эти электрические импульсы, циркулирующие по мозгу и «создающие» впечатления, – едва ли объясняет то, что творится у меня в голове. Коуэн был краток: «Вы не поверите, как мало мы знаем».
Единственное, что мы знаем наверняка, – это что человеческая память очень изобретательна. Отныне, встречаясь со словом inglenook, вы будете думать, будто вспоминаете этот момент, но на самом деле все совсем не так.
* * *В фантастическом фильме Чарли Кауфмана «Вечное сияние чистого разума» убитые горем возлюбленные стирают друг друга из памяти. Он основан на вполне реальном исследовании Карима Надера, нейропсихолога из Университета Макгилла, работа которого о природе реконсолидации показала, насколько уязвимой становится наша память всякий раз, когда мы к ней обращаемся. В 2000‑м, за четыре года до выхода в прокат «Вечного сияния», Надер доказал: реактивированные, основанные на страхе воспоминания (те, от которых мы не в состоянии избавиться) можно изменить и даже заблокировать при помощи введения некоторых ингибиторов синтеза белка. Эти ингибиторы нарушают процесс консолидации памяти. Другими словами, изменениям подвержен только тот материал, который проникает в нашу рабочую память (то есть который мы активно осознаем). Это открытие легло в основу методики лечения посттравматического стрессового расстройства у жертв изнасилования, ветеранов войн и т. д. Так же как несчастные влюбленные из фильма, эти жертвы имеют шанс заново запрограммировать свой мозг и начать все с чистого листа.
Мне кажется, такие меры могут приобрести большую популярность и стать весьма привлекательными, так как высокая надежность компьютеров позволит нам не бояться, что от таких вмешательств часть наших воспоминаний безвозвратно канет в бездну. Стив Уиттакер, профессор психологии Калифорнийского университета в Санта-Крус, писал о проблеме забывания в цифровую эпоху. Беседы с брошенными возлюбленными, такими же, как герои «Вечного сияния», убедили профессора: вездесущие остатки цифровых свидетельств сегодняшних отношений – сохраненные электронные письма трехгодичной давности, фотографии из Facebook – могут сделать невыполнимыми условия знаменитой поговорки «с глаз долой – из сердца вон». В опубликованной в 2013 году статье (написанной в соавторстве с Кориной Сас из Ланкастерского университета) Уиттакер предложил использовать программу «Ящик Пандоры», которая способна автоматически просканировать все цифровые записи о прошлых отношениях и стереть их как из компьютерной, так и из человеческой памяти[87]. Мы опять оказываемся в положении, когда нужно призвать на помощь технологию, чтобы решить ею же порожденную проблему.
